Джордж Сондерс в Штатах характеризуется как один из выдающихся писателей рассказов. Пишет он и романы. Его роман "Линкольн в бардо" наделал много шума. Однако роман в какой-то зауми, так что я за него не взялся. А вот тут подвернулась эта книжка. Сондерс читает лекции писательского мастерства на базе рассказов русских писателей 19-го века. Эта книга некая запись его лекций и размышлений о писательстве и о жизни. Рассказы Чехова, Толстого, Гоголя, Тургенева. Я, естественно, ни одного не читал. Сондерс русского не знает и продирается через переводы, иногда несколько разных сразу. Русский в переводе звучит странновато, иногда коряво. "Дама с собачкой", например, переводится как "Леди с маленькой собакой"; имена-отчества ломают ему язык: Марыйа Васылыевна, он силится понять хохму имени Акакий Акакиевич. Сондерс, как может, старается представить Россию 19-го века. Тем не менее, Сондерс считает многие из этих рассказов литературными шедеврами. И он не один, в Штатах на этих произведениях воспитываются поколения литераторов. Поражает внимание и уважение к тексту и писателям. Рассказ, по Сондерсу, очень требовательная литератруная форма: ничего лишнего быть не должно. Вниманние читателя нужно держать, и при этом привести его под конец к некоему просветлению. По Coндерсу, рассказ это своеобразное общение писателя с читателем. Писатель должен знать что читатель будет думать и чувствовать в определенном месте текста. Читателей много, всем не угодишь. Сoндерс использует себя как апроксимацию читателя. Пока пишет - перечитывает свой рассказ как буд-то заново и правит если что ни так. И делает это постоянно. Такой у него метод. Есть некая техника написания рассказа: давай описание, показывай а не рассказывай, всегда разворачивай действие, не вводи в рассказ свои убеждения. Эти правила основываются на том как устроено человеческое мышление. Описание - детали, запускают фантазию читателя, которая дорисовывает, или, фактически, рисует картину рассказа. Если показать или намекнуть на то что происходит, то читатель включается и опять же дорисовывает. Сондерс приводит пример: "Я зашел в ресторан и увидел мою бывшую жену с симпатичным молодым человеком намного её моложе. 'Вы кажется это обронили' - сказал проходивший мимо официант подавая мне ключи". Читатель домыслит что герой от удивления и зависти выронил ключи. Что сказать а что опустить в рассказе зависит от интуиции писателя. Ну по крайней мере, писателю не следует недооценивать читателя, а следует обращаться с ним в этом диалоге, разорванном во времени, на равных. Интересное наблюдение. У автора есть возможность отточить рассказ, отредактировав его множество раз. Таким образом читатель видит версию автора, которая проступает через этот рассказ, существенно более интересную и привлекательную чем он может оказаться при встрече. Ну тоесть от читателей часто слышно, "Ах, я так хотел(а) бы поговорит с Х ...". А Х может оказаться таким замечательным только на, егхем, бумаге. Развивать действие необходимо. Статическое описание испытывает доверие читателя, которы ожидает каким образом оно потом переложится в действие. А если нет, запустит в автора книжкой и пойдёт смотреть индийский сериал по телеку. Сондерс разбирает рассказ Тургенева "Певцы" из "Записок охотника". Для начала жалуется что тот описывает лица и наружность певчих. Это, говорит, старомодно: у него возникает картина Пикассо с перемешанными носамил-лбами-ушами, а не целостный портрет. Потом Тургенев отстаёт от певчих и, прямо перед началом состязания в пении, начинает описывать историю и характер слушателей, которые вдруг оказались знакомы рассказчику. Зачем? Ну а вот как описать пение? Вместо этого Тургенев создаёт из слушателей жюри, по реакции которых читатель начинает судить о состязании певцов. Предварительное описание поселка в котором происходило пение и оврага посреди него вводит настроение конфликта. А вот зачем Тургенев описывает ворон да воробьев перед трактиром? А черт его знает, говорит Сондерс, но без этого описания рассказ теряет что-то. В рассказе Чехова "Крыжовник", два помещика заходят в гости к третьему, видят красавицу-горничную и нахально начинают её осматривать и переглядываться. Про внешность Пелагеи, бедный Сондерс еле выговаривает её имя, в рассказе больше ни слова. Лично мне, однако, и не надо ничего. У меня сразу возникла Аксинья-Элина Быстрицкая, подающая чай в белом фартучке. Весь вечер мне было очень мило. Сондерс выясняет, а зачем она в рассказе? А вот не скажешь. По Сондерсу, большинство литературных решений, писатели принимают инстинктивно. Иногда против собственным взглядам. Просто вот так будет лучше. И рассказ, и вообще литературное произведение, это сумма множества накопленных таких микро-решений. Мало того, на вопрос: "а почему так?" автор может ничего внятного и не ответить. Сондерс разбирает рассказ Толстого "Алеша Горшок". Толстой написал его за один день. Посчитал неудачным и забросил. Опубликовали его только после смерти и он считается одним из лучших рассказов Толстого. В конце рассказа герой смиренно умирает. Однако Толстой умудрился передать и своё толстовское восхишение юродивыми и не-толстовкое отрицание и неприятие его. И все это одновременно и все это в нескольких предложениях и, видимо, помимо себя. Сондерс там и три разных перевода привел и со своими русскими друзьями консультировался чтобы въехать. Вот читаю и думаю: "попадись мне Сондерс в качестве преподавателя литературы в школе? Ловил бы я у него мух на уроках или все-таки поумнел бы?" У истории литературы сослагательного наклонения однако немае.